Битва…
Шум требушетов. Топот сапог, лязг доспехов. Радостные голоса тысяч солдат. Некоторые дрожат. Сотни смеются. Каждый знает, что это сражение может стать для них последним.
Битва – огненно-рыжее небо, разожженное пламенем гнева. Черные тучи, пороченный тьмой смерти. Грубые голоса тысяч солдат. Сотни дрожат. Сотни смеются. Для кого-то это сражение стало последним.
Битва – клубы пыли, поднятые быстрым шагом бойцов. Маски еще теплых трупов, лежащих у них под ногами. Сотни кричат. Единицы смеются. Это сражение стало последним для многих.
Битва! Летящие камни, пущенные требушетами. Кроваво-мясные месива, оставшиеся на месте их падения – многие снаряды не долетали до стен. Трупы, трупы. Когда-то они были солдатами. Теперь это кучи дерьма.
Черные тучи закрыли солнце. Черные тучи бежали против ветра. Черные тучи приближались к земле. Черные тучи накрыли врага – в виде стрел.
Вонь, гарь, пыль. Всюду кровь, страх, гнев, ненависть. Тысячи животных, разрывающих друг друга на части. Когда-то они были солдатами. Теперь дикие звери.
Битва… ради чего? За что умирают люди? Зачем уносятся жизни?
Приказ. Так сказал князь – и так будет. Каждый боец – будь то грязный наемник или царственный рыцарь – слушал приказ. Никто не знал, за что он умирает. Никто не знал, зачем уносятся жизни. Они не должны были знать.
Они лишь орудия мести и хаоса. Это не люди – это машины, обученные разрушать такие же машины убийств. Они не могли думать. Они не хотели думать. Им нельзя было думать… Есть лишь приказ – и его нужно выполнять.
Не может быть армии, если каждая машина станет думать. Думать, когда тебе отдают приказ чревато последствиями. Думать – значит замешкаться. Замешкаться – значит получить стрелу в глаз. Или меч между ребер.
Есть лишь приказ!
Воин идет вперед. Парнишка еще юн – это его первый бой. Его колени дрожат, а сердце бьется, словно синица перед окном на волю. Он хочет повернуть, убежать, вернуться домой, к отцу, сестре и матери.
Он не бежит. Воин идет вперед.
Его меч в крови, а щит разломан – дерево не может жить под ударами топоров. Воин убил уже троих. В первый раз он заплакал. Во второй закричал. В третий его вырвало. Парень идет вперед, наугад махая оружием – неважно, попал он или нет. Главное то, что его прикроют, если понадобится. Главное то, что одна сторона считает его своим.
Он оборачивается. Сейчас он страшно завидует тем, кто бьется в задних рядах. Он был готов отдать сейчас все, чтобы оказаться среди лучников, спокойно стоящих на месте. Он был готов отдать все, чтобы стать сейчас в ряд боевых магов, не отрывающих взгляда от своих книг. Только бы не здесь, только бы не быть убитым.
Воин идет вперед. Сотни машин убийств уже были уничтожены. Тысячи еще действовали.
Воин уже не идет. Машина не прошла своего первого испытания. Она была непригодна для боя. Слишком много мыслей. Слишком много страха.
Воин погиб. Другая машин убийств уже заняла его место в ряду.
***
Стрелы со свистом вылетали одна за другой. Движения лучников были доведены до автоматизма – ни один не выбивался из ритма. Ни один не отпускал тетиву раньше или позже. Ни одно движение не отличалось от другого.
Лучники падали, пораженные стрелами врага. Одно за другим их тела скатывались с холма, за которым обосновался ряд осадных орудий. Враг стрелял из катапульт. Требушеты ломались, стрелки превращались в отвратительные кашицеобразные субстанции из костей, крови, мяса и испражнений.
Кого-то рвало. Остальные продолжали стрелять, несмотря на гибель товарища и убойную вонь. Никто не сдвигался с места.
Таков был приказ.
В сердце воина не должно оставаться места для страха. Воин должен быть сосредоточен на том, чтобы поразить врага и остаться в живых. Воин должен сражаться. На страх не остается времени.
Каждый боится – а потому каждый может погибнуть. Страх сковывает движения, притупляет реакцию, затуманивает ум. Страх убивает. И плевать на то, что это один из инстинктов самосохранения.
Машина не боится. Машина должна служить долго.